Действиям клана Мин благоволил всесильный генерал-губернатор столичной провинции и выдающийся реформатор Ли Хунчжан, в ведении которого находились корейские дела. Российская и советская историография придерживаются в отношении этой личности другого мнения, однако влияние, которое оказал этот человек на новую историю региона, безусловно, очень велико[1].

Следует помнить, что в то время,  между опиумными войнами и японско-китайской войной 1894-1895 гг. Китай проводил так называемую «политику самоусиления»[2].  Внешнеполитическая  направленность этой политики заключалась в том, чтобы «бить варваров руками варваров», натравливая их друг на друга или лавируя между ними. Естественно, Ли Хунчжан поощрял подобную тенденцию и в Корее, одновременно пытаясь сохранить там гегемонию : «Если Корея заключит договоры с другими государствами и обеспечит себе их посредничество, то Япония не сможет грубо и бесцеремонно обращаться с Кореей»[3].

. Однако Ли Ю Вон не поддержал эту идею, вежливо ответив, что перед лицом мощи Китая ни Япония, ни Запад «не осмелятся»[4].</span>

 Ли дал «добро» на обучение корейских студентов в Китае, где европейское знание постигалось подконтрольно, и порекомендовал вану в качестве первого приглашенного финансового советника и начальника таможенной службы немца фон Меллендорфа (ранее – немецкого консула в Тяньцзине), рассчитывая на то, что обласканный им иностранец будет проводить в жизнь политику маньчжурского правительства.

Кроме того, Ли активно пропагандировал в Корее книгу под названием «Корейская политика»[5] (или, если переводить более точно, «Корейская стратегия» (кит. «Чаосянь цзэлюе»), автором которой был известный китайский дипломат и реформатор Хуан Цзунсянь, соратник Кан Ювэя и китайский посланник в Токио. Книга  рекомендовала корейскому правительству обучать молодежь иностранным знаниям, открыть порты, посылать студентов на учебу за рубеж и привлекать к преподаванию иностранных учителей^[6]. 

Одновременно в книге всячески развивался тезис о природной агрессивности России по отношению к Корее и о необходимости дружбы с Америкой, которая, в отличие от России или Японии, находится далеко и не будет иметь к стране каких-либо территориальных претензий[7].  Общую суть стратегии Хуан обозначил так: оставаться близкими с Китаем; пойти на сближение с Японией; быть союзниками с Америкой.

Особое внимание Хуан уделил рассуждению о протестантизме. Дескать, если католические миссионеры нередко ведут себя весьма агрессивно, протестанты придерживаются политики невмешательства во внутренние дела стран. И хотя он похож на католичество, разница между ними велика и сравнима  с различиями  учения Чжу Си и концепции  Ван Янмина.

Заметим, однако, что в отношении России автор «Корейской политики»  был неправ. Степень агрессивных стремлений России по отношению к Корее была гораздо меньше, чем он предполагал. Даже известная миссия адмирала Путятина не имела приказа заключить с Кореей неравноправный договор. Кроме того, по сравнению с поведением японцев, французов и американцев, русские вели себя гораздо более корректно, не грозя оружием  и не чиня  разбоя[8].

Через Ким Хон Чжипа, который в 1880 г. был официальным посланником Кореи в Токио, а затем инициатором ряда структурных реформ, в том числе создания МИДа, книга была передана вану  и в следующем, 1881 г. была переведена на корейский язык, оказав значительное влияние на выработку идеологии как в новое, так и в новейшее время, хотя реакция на эту книгу была весьма бурной. Традиционалисты резко выступали против общества, где нет ни монархов, ни почитания отцов. Кроме того, Россия, США и Япония были для них одинаково варварскими государствами,  равно противными Корее в силу своей природы. Ким Хон Джипа даже предлагали казнить как предателя[9] или как минимум уничтожить все копии текста^[10].

22 мая 1882 г. был подписан  неравноправный договор с США, которому предшествовала сложная дипломатическая подготовка. Американцы действовали уже через Ли Хунчжана, и договор был составлен фактически без особенного участия корейской стороны. Ли Хунчжан представил американцам четыре проекта договора и фактически вел переговоры с США от имени корейского двора, а потом навязал ему уже готовый договор. Ли настаивал на том, чтобы в договоре был указан вассальный статус Кореи по отношению к Китаю, но глава американской делегации объяснил, что законы западного международного права не позволяют заключать договор с зависимой страной. Под давлением императора к договору было приложено разъяснение о том, что Корея является вассалом Китая, но с точки зрения международного права этот документ силы не имел.

Одним из важных элементов корейско-американского договора  было обещание «добрых услуг» в критической ситуации. Корейцы воспринимали это как обещание военной помощи, но, забегая вперед, скажем, что они ее так и не получили.

Интересно и то, что при обсуждении договора корейский представитель требовал включения в него специального пункта о запрещении пропаганды западной религии в Корее. Пункт не был  включен только благодаря давлению Ли Хунчжана [11]. Зато специальная статья договора  запрещала поставки американского опиума.

Кстати, неравноправные договора  в Корее  воспринимались именно как неравноправные в значительно меньшей степени, ибо традиционная дальневосточная дипломатия исключает взаимодействие двух равных субъектов, так как вопросы взаимодействия между вассалами регулируются сюзереном. С другой стороны, именно это усугубило последующую  неприязнь к Америке со стороны традиционалистски настроенных корейских историков, поскольку небрежение обязанностями сюзерена (выразившееся в том, что Америка не стала помогать Корее в борьбе  с японской аннексией) является недостойным с точки зрения конфуцианской морали.

С этого времени двор  стал ориентироваться на   США.  В 1883 г.  он даже послал туда «ознакомительную миссию» во главе с Мин Ён Иком  - приемным сыном Мин Сын Хо, любимым племянником королевы и будущим лидером консерваторов, но состоящую в основном из молодых прогрессистов.  Интересным моментом, связанным с подготовкой этого мероприятия, было то, что впервые в дипломатической практике все документы с корейской стороны были написаны не иероглифами, а национальным шрифтом хангыль. Тогда же был окончательно сформирован дизайн корейского флага тхэгыкки – сине-красный знак Великого Предела на белом поле с четырьмя триграммами[12].

Каков был итог этих попыток модернизации? В. М. Тихонов называет их полуреформами по целому комплексу причин. Консервативные настроения продолжали доминировать как в низах, так и наверху (характерно, что первая ознакомительная миссия в Японию в 1881 году  отправилась в поездку тайно в связи с непопулярностью реформаторского курса, а финансировал её ван Коджон из собственных средств ^[13]); изменить бюрократию, укреплять армию, развивать промышленность или бороться с коррупцией никто не пытался. Политика открытых дверей разрушала традиционные производства[14].

Он же отмечает, что молодые янбаны, которых отправляли на учебу в Китай, оказались неготовы воспринять новые знания как психологически (инженерные специальности считались «низкими» и недостойными), так и по уровню необходимых знаний: многие из них не могли усвоить новую информацию даже на китайском языке^[15].