12:56 pm
Династия Ли При новой династии государство было снова названо Чосон, а столица перенесена в Хансон / Ханъян, получивший в конце XIX в. в народе название Сеул, т. е. «столица». Хотя официально это название за городом закрепилось только в 1946 г. Династия Ли продержалась у власти 518 лет - период правления, сравнимый разве что с правлением японской императорской династии или годами правления Корё (475 лет). Такой долгий срок историки обычно делят на две части: ранний период и поздний период. Границей между ними является Имджинская война 1592-1598 гг.
Интересного и поучительного в течение этих лет было много, и династия Ли видела разных правителей[1], но излишнее углубление в детали ранней истории государства Чосон чревато еще одной книгой. Поэтому, к некоторому сожалению, придется рассказывать вкратце. Первые правители династии Ли учли ошибки правителей Корё и сразу же начали курс на централизацию власти и окончательную китаизацию бюрократического аппарата[2]. Была окончательно сформирована система государственных экзаменов, при которой к ним допускались лишь члены семей янбанов, и составлен унифицированный судебный кодекс Кёнгук тэджон. (1474 г.). Заново составлен земельный кадастр и издан Закон о земле, согласно которому чиновники получали право на ренту - налог со служебного надела в соответствии с рангом и должностью. Господствующей религией/идеологией стало неоконфуцианство в трактовке Чжу Си, и потому некоторые историки отсчитывают окончательную китаизацию Кореи только с этого времени. Буддизм утратил господствующее значение и имел очень низкий социальный статус: монахам было запрещено входить в столичные города, и формально на социальной лестнице они находились на одной ступеньке с мясниками, рабами, актерами и проститутками. Конфуцианские же нормы стали более жесткими. В частности, был запрещен практиковавшийся ранее повторный выход замуж. Расширялись посевные площади за счёт новых земельных участков, внедрялась система высадки рисовой рассады (что повышало урожайность), распространялась новая культура — хлопок (ввезён из Китая в конце XIV в.). Исчезла и проблема японских пиратов. В 1417 г. корейский флот совершил рейд на остров Цусима, где располагалось большинство пиратских баз, и уничтожил врага в его логове. Собственно, примерно до XVI в. Корея не уступала Японии по уровню экономического и культурного развития, а, по мнению ряда историков (не только корейских), даже превосходила ее. Япония импортировала корейское зерно и первой извинялась за действия неподконтрольных властям вако. Именно Корея устанавливала «правила игры» в дипломатических отношениях. Вообще, следует отметить, что этот остров, неоднократно игравший роль моста в корейско - японских отношениях, находится гораздо ближе к Корее, чем к Японии (в хорошую погоду его видно с побережья), и потому резонно предполагать, что он находился не только под японским, но и под корейским влиянием. Есть даже весьма спорная точка зрения А. Мансурова, который полагает, что факт такой карательной экспедиции подтверждает то, что Цусима был скорее вассалом Кореи, чем территорией Японии. В XV столетии в Корее появляются первые крупные труды по истории и географии, - например, история династии Корё (Корёса), фундаментальная географо-историческая энциклопедия Тонгук ёджи сынным и энциклопедия национальной музыки Акхак квебом. Некоторые из этих изданий, особенно конфуцианские тексты для высшей конфуцианской академии (Сонгюнгван) и летописи каждого королевского правления (Силлок), печатались с применением подвижных металлических литер, первый достоверный факт использования которых относится к 1403 г. (заметим, куда раньше чем в Европе!). Практические потребности, связанные с развитием сельского хозяйства, дали толчок развитию агрономии, астрономии и метеорологии. Так, были сконструированы приборы для определения географических координат по небесным светилам, дождемер, различные типы водяных часов и пр. Своего зенита династия Ли достигла в правление Седжона Великого (1418-1450), при котором Чосон достигла больших успехов в политике, науке культуре, религии. В 1432 – 1449 гг. произошло последнее значительное изменение границ Кореи. Корейские войска, оттеснив на север чжурчжэней, заняли и присоединили к Корее правый берег реки Туманган. При Седжоне же была окончательно установлена модель отношений с Китаем: фактическая независимость Кореи при формальном признании китайского императора. В его же правление был изобретен национальный алфавит хангыль. Главной заслугой Седжона считается создание национального алфавита, составленного в 1446 г. под его руководством. Распространение хангыля придало импульс развитию корейской литературы, хотя в учебных заведениях и делопроизводстве предпочтение отдавалось китайскому иероглифическому письму. До конца XIX в. корейское письмо было языком женщин, простонародья и военных шифров – ведь иероглифы на Дальнем Востоке были доступны всем. С другой стороны, тенденции, связанные с внутренними междоусобицами, тоже никуда не делись. Последние годы правления Ли Сон Ге были омрачены усобицей между его детьми. Под конец правления он назначил наследником своего шестого сына Ли Бан Сока, однако в 1398 г. предыдущий кандидат Ли Бан Вон двинул на столицу свои войска, учинив смуту и убив своих конкурентов. Сыновняя непочтительность оскорбила вана настолько, что он покинул свою резиденцию в столице и в течение десяти лет обитал в Хамхыне, а фактически захвативший власть его сын Ли Бан Вон управлял страной от его имени, посылая к отцу парламентеров, которых тот расстреливал из лука. Стрела была пущена и в Ли Бан Вона, однако когда старик промахнулся, он выпустил следующую стрелу, привязав к ней государственную печать[3]. Дальнейшие проблемы были связаны с тем, что, несмотря на формально надельную систему, практика наградных земель, передаваемых в частное пользование, ускорила рост крупного частного землевладения, что привело не только к дальнейшему усилению феодальной эксплуатации, но и к началу вмешательства в политику «сильных людей». Центрами кристаллизации для таких сил стали так называемые «храмы славы» - совоны (мемориальные храмы предков или конфуцианские академии). С XV в. центральная власть снова ослабляется из-за противоречий внутри правящего класса, выразившихся в борьбе придворных фракций. В 1498, 1504, 1519 и 1545 гг. слой образованных граждан подвергся четырем чисткам (сахва, букв. «убийства ученых»), когда соперничающие клики боролись за право управлять страной. Первоначально фракционная борьба развивалась между «заслуженными сановниками», тесно связанными с обстоятельствами восхождения династии на трон, и провинциальными учеными (саримами), из числа незнатных дворян. Группировавшиеся вокруг «храмов славы» (кор. совон) саримы подвергали критике правительственную администрацию и играли активную роль в политической борьбе, выступая в качестве блюстителей конфуцианских нравов и пытаясь влиять на состав центрального правительства через своих представителей в Сеуле. Подобно религиозным спорам в Средневековой Европе, где противоречия между различными политическими группировками внешне выглядели как дискуссии теологов относительно тех или иных обрядов или вопросов организации церкви, борьба феодальных партий в Корее внешне также носила характер споров по доктринальным вопросам. Например, весьма распространенной и болезненной темой было, сколько должен длиться траур по королеве-матери, если до того, как родить царственного ребенка, она не имела высокий придворный ранг либо пала жертвой интриг (иными словами, считать ли ее прижизненный статус или приравнивать к королеве). В тяжелой борьбе саримы захватили власть и в 1567 г. установили окончательный контроль над государственным аппаратом. Однако вскоре они сами раскололись на партии, причем партии эти носили названия, не связанные с какими-то программами: вначале это были появившиеся в 1575 г Восточная и Западная партии, названные так потому, что глава одной из клик жил в восточной части столицы, а глава другой — в западной. Потом Восточная партия раскололась на Северную и Южную, а Западная уже в 1683 г. – на Стариков и Молодых. И хотя дискуссии между ними по-прежнему оформлялись как доктринальные споры конфуцианских ученых, мотив личной выгоды был общепонятен. Интересна и эволюция совонов, которые довольно быстро стали получать значительное количество свободной от налогов земли и крепостных. К концу XVI в. совонов насчитывалось 124, и их число постоянно росло. В результате по сути совоны оказались в той политической нише, которую в Корё занимали буддистские храмы. Масштабы фракционной борьбы были чрезвычайно велики, и в «лучшие годы» соперничества феодальных клик в домах семей, участвовавших в политической борьбе, вывешивали одежды репрессированных, которые полагалось убирать только тогда, когда представители противоположной группировки получили свое: за смерть полагалось платить смертью, за ссылку – ссылкой. Жертвами интриг пала большая часть политиков и философов того времени. Однако не стоит предполагать, что по своей изощренности корейское искусство политической борьбы (танчжэн) было сродни византийскому или позднеитальянскому. Увы, никаких сложных интриг в стиле Борджиа в Корее не было. Искусство избавляться от оппонентов в основном сводилось к писанию многочисленных доносов. На фоне профессиональных интриганов стоит отдельно отметить разве что выступившего с идеями разумного государственного управления. Чо Гван Чжо (1482—1519), который выдвигал более развернутую программу реформ с целью укрепления закона и государственной власти. В частности, отстаивая превосходство закона над людьми, он ратовал за укрепление позиций цензората как контрольного органа, призванного надзирать за чиновниками, контролировать их деятельность, а также давать советы вану с точки зрения соответствия его поведения конфуцианским нормам. Впрочем, учитывая, что на тот момент Чо Гван Чжо был как раз главой цензората, не просто сказать, насколько его искреннее желание улучшить положение дел было связано с желанием укрепить собственную власть. Такую ожесточенность борьбы властных клик между собой некоторые историки даже выделяют как специфическую характеристику корейской политической культуры. Как станет видно ниже, эта трактовка вполне имеет право на существование. Ухудшение положения крестьян привело к росту крестьянских выступлений. Крестьяне убегали в горы и на острова либо создавали вооружённые отряды (в 1467 под руководством Ли Си Э в провинции Хамгильдо, современная провинция Хамгёндо, и др.). Во второй половине XVI в. имел место ряд восстаний крепостных (ноби) в провинциях Кенсандо и Чхунчхондо. Наиболее известным из крестьянских отрядов того времени был отряд Лим Ккокчона, совершавший в 1560-1562 гг. нападения на имения феодалов и правительственные учреждения. Кризис усугубила Имджинская война (1592-1598), когда объединивший Японию Тоётоми Хидэёси двинул свои армии на завоевание всего остального известного ему мира. Существует тезис о том, что Хидэёси нужно было как-то задействовать большое количество хорошо подготовленных воинов, которые после объединения страны оказались своего рода балластом, но среди аргументов самого Хидэёси в пользу вторжения были и такие: из-за своего географического положения Корея является очень удобным плацдармом не только для нападения Японии на Китай, но и «кинжалом, направленным в сердце Японии». Следовательно, этот регион надо держать под контролем. Оставив в стороне собственно ход войны, закончившейся провалом японской агрессии и внесшей в корейскую историю достаточно примеров стойкости, доблести и героизма, хочется обратить внимание на два момента. Во-первых, такая полномасштабная агрессия надолго сформировала для корейцев образ Японии как врага, ибо после длительного мира она стала первой серьезной угрозой корейскому суверенитету. Во-вторых, наряду с партизанским движением Ыйбён[4] и действиями корейского флота под командованием адмирала Ли Сун Сина[5], применившего новую тактику морского боя и так называемые корабли-черепахи (кобуксон), немаловажную роль в этой войне сыграла военная помощь минского Китая. Появление китайских войск было как закономерным ответом на вассальные отношения корейского вана с Китаем, так и на неприкрытые заявления Хидэёси, что Корея – лишь ступень к завоеванию всего остального мира[6]. Б. Камингс сравнивает значение нападения Японии на Корею с покорением Англией Ирландии (только в данном случае «Ирландия выстояла») и считает страшной ту цену, которую Корея заплатила за свою независимость и нынешний ход ее истории вообще[7]. Страна была истощена, большое количество гражданского населения было или убито, или угнано в Японию, которая после этого опередила Корею в социально-экономическом развитии. Впрочем, война принесла страшные потери не только Корее, но и Китаю, который очень сильно истощил свои силы и ресурсы, став из-за этого легкой добычей для маньчжуров. Тем не менее, Имджинская война не стала толчком для серьезных преобразований, и с начала XVIII в. страна погрузилась в период застоя. Сыграла свою роль и смена власти в Китае после того, как китайская династия Мин сменилась маньчжурской династией Цин (1644-1912). Вначале Корея пыталась оставаться нейтральной, и ван Кванхэ-гун пытался договориться с Нурхаци. Трезвомыслящий политик, он понимал, что минская империя находится в упадке, и что вокруг его страны складывается новый баланс сил. Однако, в 1623 г. в результате дворцового переворота к власти пришла проминская партия, после чего дело быстро дошло до войны. Первое вторжение маньчжуров в 1627 г. прошло по, можно сказать, монгольской схеме, однако со второй попытки в 1636 г. маньчжуры практически сразу же заняли о. Канхвадо, где захватили семьи короля и высших чиновников, и бежать вану было некуда. К тому же, в их руках оказались священные таблички с именами предков, и в начале 1637 г., несмотря на наличие значительных вооружённых сил в районах, не занятых маньчжурами, ван сдался. Так Корея стала вассалом цинской империи, и корейские воинские подразделения даже принимали участие в столкновениях с первыми отрядами казаков-землепроходцев. Однако в целом ориентация на Китай как сюзерена стала носить более формальный характер, так как корейский двор счел, что истинное конфуцианское наследие сохранилось только в Корее, и намеренно сохранил у себя церемониал и форму минской династии. Конфуцианский ученый Сон Си Рёль вообще обосновал тезис, согласно которому со времени падения минской династии Корея представляла собой «малый Китай» и потому должна сохранять его наследие. Конфуцианские неоконсерваторы конца XIX в. (Ли Хан Но, Чхве Ик Хён и другие) даже датировали свои послания трону по годам правления последнего императора династии Мин, выказывая тем самым неприятие маньчжуров[8]. ХVП-ХVШ вв. оказались для Кореи мирным временем, когда страну не сотрясали войны и какие-либо масштабные внутренние перипетии. Одновременно это было время больших изменений в корейской экономике, политике, общественной мысли. В этот период наблюдались заметные сдвиги в социально-экономическом развитии Кореи, внедрялись новые культуры (табак, перец, батат, томат и др.), агротехника. Началось культивирование женьшеня, более широкое распространение получили технические культуры (хлопок и др.), а также выращивание овощей. С XVII в. рис уже не высевали семенами, а стали высаживать рассадой. В результате произошло значительное повышение урожайности этой культуры. Выращивание новых сельскохозяйственных культур позволило увеличить площадь реальных сельскохозяйственных угодий за счет вовлечения в оборот склонов холмов и гор, не пригодных для выращивания риса. Следствием этого стало стремительное увеличение населения Кореи. Только за XVII столетие численность населения Кореи возросла в 6 раз. Выросло городское население (в Хансоне, например, с 1657 по 1807 гг. число жителей увеличилось более чем в 2,5 раза). Возросла роль свободного ремесла в городе и деревне. Возникали многочисленные местные рынки и крупные торговые центры общекорейского значения — Пхеньян, Хансон, Кэсон, Тэгу и др. Торговый капитал начал проникать в производство (частные рудники по добыче золота, серебра и меди). Рост населения имел важнейшие последствия для всего корейского общества, определив прежде всего процессы социального расслоения. Развитие товарно-денежных отношений привело к усилению феодальной эксплуатации (государство вводило новые налоги, расширяло ростовщические операции). В 1608 г. был введен единый рисовый налог тэдонми, что, впрочем, не исключало существования некоторых дополнительных поборов. Росло частное землевладение, для противодействия которому (и для предотвращения разорения крестьян) правительство усилило значение государственного кредитования (система «возвратного зерна», хвангок). Ухудшение положения крестьян вело к восстаниям. Назревала необходимость более серьезных реформ. Борьба «партий» тоже не прекращалась. Но с 1728 г., ван Ёнчжо (1724-1776) стал проводить осознанную политику прекращения борьбы «партий» и уменьшения их влияния при дворе. Период правления Ёнджо и его преемника Чонджо ознаменовался реформами, которые привели к облегчению налога с крестьян некоторых категорий и к повышению статуса неполноправных, и общим подъемом культуры. Новая придворная библиотека (Кюджангак) способствовала созданию такого труда, как Тэджон тхонпхён (Полный свод законов). Были составлены антологии китайской и корейской поэзии. Однако же фактическое прекращение борьбы «партий» к концу XVIII столетия совсем не означало исчезновения придворных группировок, которые сохранились, но формировались уже по несколько иным принципам, нередко с доминированием связей по линии семьи и общности родных мест. В начале XIX столетия борьба феодальных партий окончательно уступила место борьбе семейных кланов, влияющих на политику посредством выдачи замуж за молодых государей своих представительниц, и, начиная с 1800 г., на троне последовательно находилось четыре короля-ребенка, при которых власть принадлежала кликам, контролирующим вана через его жену. Приблизительно с конца XVIII в. в Корее появились признаки разложения феодальных отношений. Это проявлялось и в подрыве натурального хозяйства, и в начавшемся распаде сословного строя. Участились антиправительственные восстания. Отдельные волнения начала XIX в. переросли в крупное крестьянское восстание в провинции Пхёнандо в 1811—1812 гг. под руководством Хон Гён Нэ. В 1833 г. вспыхнуло восстание горожан в столице из-за дороговизны зерна. В 1862 г. произошло свыше 20 крестьянских восстаний. Вот мы и подошли вплотную к началу правления Тэвонгуна, однако, для полного понимания ситуации нас ждет не только «краткое содержание предыдущих серий», но и еще две вводные главы, одна из которых повествует о конфуцианской модели государства и ее корейском варианте, а другая, - о разнообразных предпосылках перемен.
[1] Можно вспомнить и вана Седжо, пришедшего к власти в результате дворцового переворота и изведшего своего малолетнего племянника, и вана Ёнджо, который заточил своего сына-шизофреника в ящик для риса за асоциальное поведение и проявление сыновней непочтительности после того, как тот отказался покончить с собой. [2] Более подробно о том, что представлял собой традиционная структура власти и общества в конфуцианском культурном регионе и чем корейская версия отличалась от китайской, см. в след. главе. [3] Cumings B. Korea’s place... Р. 46. [4] Хотя средний срок существования партизанского отряда составлял 2-3 месяца, тем не менее, пока японский авангард воевал в северной глуши, основные силы японской армии были отвлечены на изматывающую и бесплодную антипартизанскую войну. [5] Присоединив к своей флотилии остатки других, разбитых японцами в начале войны, командующий одной из флотилий провинции Чолла Ли Сунсин, человек выдающихся военных талантов, начал свои действия по тылам противника и до девятого месяца провел 4 крупномасштабных военных операции, в результате которых японский флот был практически выведен из строя. Корейские моряки превосходили японских в боевой выучке и в количестве артиллерийского оружия, а корейские “корабли-черепахи” (кобуксоны) просто не имели аналогов. Оставшиеся без поддержки с моря и лишенные связи с Японией, сухопутные силы захватчиков начали быстро сдавать. И хотя на втором этапе войны благодаря умелой интриге японцев и грызне между феодальными “партиями” полководца лишили его поста и чуть было не казнили, после чего корейский флот был практически полностью уничтожен, вернувшийся к командованию Ли сумел снова разгромить десятикратно превосходящего противника в сражении в Мённянском проливе. [6] Здесь отчасти понятно, что, говоря о втором этапе Имджинской войны, который европейские историки часто воспринимают как японско-китайскую войну на корейской территории, они бессознательно сравнивают ее с Корейской войной 1950-1953 гг., когда на корейской территории де-факто воевали Китай и США. Это связано еще с тем, что на переговорах 1593-1597 гг. впервые возникла идея раздела страны на сферы влияния. [7] Cumings B. Korea’s place... Р. 77. [8] Тягай. Г. Д. Формирование идеологии национально-освободительного движения в Корее. М., 1983. С. 54.
|