Государство Корё (918-1392)

В течение династии Корё китаизация политической системы  продолжалась. В 928 г. в стране были введены государственные экзамены «кваго», что окончательно определило путь развития политической структуры страны как симбиоз чиновничества и аристократии. Власть определялась не правом рождения, а занимаемой должностью и соответствующим ей рангом. При этом теоретически экзамен на чин мог сдать представитель любого сословия, хотя долгая и сложная подготовка к нему, требующая досконального изучения конфуцианских трактатов, не оставляла больших возможностей для тех, кто был занят обработкой земли. Установление централизованной бюрократической системы китайского типа окончательно завершилось только в   XI  в.  С этого же времени начало складываться «дворянское сословие» янбанов, объединяющее гражданских и военных чиновников[1].

Централизованное феодальное государство окончательно сложилось при правителях Кёнджоне и Сонджоне, что обеспечило успешную борьбу с нашествиями киданей (в 993, 1010—1011 и 1018—1019 гг.) и благотворно повлияло на развитие экономики. Расширились посевные площади, чему способствовали льготы на распашку заброшенных полей, а также государственные ссуды в районах, пострадавших от нашествий. Развивались ремёсла (производство бумаги, фарфора, тканей, металлических и др. изделий) и торговля, находившиеся под контролем феодального государства. О размере внутренней торговли свидетельствуют крупные рынки в столице Корё (Кэгёне, современный Кэсон) и провинциальных центрах. Появилась металлическая монета. Корё вело оживлённую торговлю с сунским Китаем, северными племенами, Японией. Сюда приезжали арабские купцы. </span>

Буддизм оставался государственной религией, оберегающей страну, но «оберегал»  ее он на мистическом уровне: посредством проведения особых обрядов; размещения храмов в местах, важных с точки зрения геомантии; использования в топонимике названий храмов, имен правителей или определенных мистических символов и т. п.[2]   Информация о буддийских монахах, которые защищают страну при помощи сложных эзотерических ритуалов, встречается и в  летописи Самгук Юса[3].

Однако к  XII в. из-за роста числа чиновников земельных наделов стало не хватать, а благосостояние основной массы чиновников - падать. Начались конфликты между низшими и высшими чиновниками, а также военными, чей статус был ниже. Феодальные междоусобицы (1126, 1135, 1170, 1196 гг. и др.) и продолжающееся закрепощение государственных крестьян вызвали ряд крестьянских восстаний (в 1176—1178 гг.  в районе Конджу под руководством Манъи, восстания под руководством Ким Дана и др.).

 Важным для нас элементом корейской истории этого периода был мятеж «националистов», возглавляемый монахом Мёчхоном (1134 г.). Мёчхон пытался превратить Корею из вассала Китая в государство, равное ему. Опираясь на геомантические выкладки, он настаивал на переносе столицы из Кэсона в Пхеньян (бывшую столицу Когурё) и принятии ваном титула императора, подняв мятеж, когда его попытки действовать по официальным каналам потерпели крах.

Интересно, что подавлением мятежа Мёчхона занимался один из лидеров прокитайской фракции Ким Бу Сик, под редакцией которого впоследствии, в 1145 г., был составлен многотомный труд Самгук Саги - единственный дошедший до нас полномасштабный источник по истории Трех Государств, созданный по образцу «Исторических записок» Сыма Цяня и в значительной степени проникнутый конфуцианскими идеями.

После подавления этого мятежа китаефилы утвердились у власти окончательно, однако почувствовавшие свою силу  гражданские чиновники настолько перегнули палку в своем конфуцианском  пренебрежении к военным, что в 1170 г. произошел военный переворот, и власть оказалась в руках военных чиновников (1170-1270). Приход к власти военных чиновников ознаменовался массовыми убийствами тех, кто носил платье гражданского чиновника[4], но затем  военные начали борьбу за власть между собой, и после кратковременной череды военных временщиков  победителем вышел Чхве Чхун Хон, создал как бы параллельную ванам династию, правление которой длилось 60 лет.

Этот период иногда сравнивают с японским сёгунатом, зарождение которого относится примерно к тому же времени, однако, в отличие от Японии, это были именно военные чиновники, а не сословие профессиональных воинов. Интерес к этому периоду со стороны историков РК связан с тем, что этот  небольшой период корейской истории, когда  в условиях господства конфуцианской идеологии и примата гражданского начала над военным власть была в руках у военного сословия, казался  похожим на военные режимы конца ХХ в. Историки искали прецеденты и аналогии.

Третий период истории Корё связан с обретением вассального статуса по отношению к монгольской империи Юань (1264-1368).  Процесс завоевания Кореи монголами  занял около тридцати лет, однако проходил по налаженной схеме. Вторгающаяся монгольская армия разбивала корейскую, ван эвакуировался на о. Канхвадо, призывая население к партизанской войне. Монголы опустошали страну, подступали к острову и, не имея флота, начинали вести с ваном переговоры, которые обычно заканчивались тем, что ван обещал покориться, заплатить дань и в следующем году появиться при юаньском дворе, чтобы засвидетельствовать свое почтение императору. Монголы уходили. Ван не выполнял своих обещаний, и через некоторое время все начиналось сначала.

В итоге «хунта военных чиновников» была свергнута, а  не сумевшие добиться своей цели исключительно силовыми методами монголы сохранили в стране правящую династию и  принцип косвенного управления, который они применяли только в двух государствах – в Корее и в России. Хотя территории на северо-западе и северо-востоке были отделены, ваны  в принудительном порядке женились на монгольских принцессах, уровень контроля все равно был несколько ниже, чем в европейских отношениях «сюзерен-вассал». В самой Корее монгольские чиновники надзирали за административным аппаратом, собирали дань и облагали население дополнительными налогами.

 Следует  отметить и роль, которую сыграли корейцы в подготовке вторжения монголов в Японию. В операции участвовали корейские вспомогательные части, корейские мастера построили, как минимум, половину кораблей флота вторжения, однако существует и версия, что именно корейские навигаторы, саботировавшие вторжение, «подвели монгольский флот под тайфуны». Такое мнение высказывает несколько историков, в том числе и Лю Ён Ик.

Монгольское правление, с одной стороны, расширило связи Кореи с окружающим миром. В этот период Корея активно вбирала в себя чужие достижения, и до берегов Корё доплывали даже арабские торговцы. В 1377 г. в Корее началось производство огнестрельного оружия. Артиллерия активно использовалась на море для борьбы с японскими пиратами: созданный в Японии флот легких судов для борьбы с монголами нашел себе второе применение. Японские пираты  вако совершали глубокие рейды вглубь Корейского полуострова, продвигаясь на 20-25 км, нападая на населенные пункты и захватывая людей[5]. Несколько раз они даже пытались захватить остров Канхвадо, но были отбиты.

С другой стороны, оно же  стимулировало определенный рост националистических тенденций в истории и культуре. В отношении монголов, которые и сами подчеркивали свою некитайскость, можно было не придерживаться столь рьяно «принципа служения старшему» (кор. садэчжуый), являвшегося коренным определением сути китайско- корейских отношений. Неслучайно именно к этому периоду относится появление мифа о Тангуне.

Одновременно снова упал престиж  центральной власти на фоне роста  частного землевладения, причем одним из крупнейших собственников была буддийская церковь, так как храмы быстро стали серьезными собственниками, а отряды их храмовой стражи играли серьезную роль во внутриполитической борьбе, являясь, в частности, основными противниками военных в борьбе за власть после 1170 г.  Немудрено, что набирающие силу неоконфуцианцы активно бичевали буддийскую церковь за коррумпированность и  неисполнение своих обязанностей по сакральной защите страны.

Государство Корё было разрушено после того, как на смену монгольской династии Юань в Китае пришла династия Мин (1368-1644). Внутри страны шла борьба между промонгольской и прокитайской партиями, против вторжений чжурчжэней с севера и японских пиратов с юга. На этом фоне ван Конмин (1351-1374) начал активные действия, направленные против монголов, а также назначил главным министром популярного в народе буддийского монаха Синдона, который начал земельную реформу и пытался изъять захваченные феодалами земли и крестьян. Это вызвало противодействие, к тому же монах не выдержал испытания властью и быстро прославился коррупцией и аморальным поведением настолько, что предложил бездетному королю одну из своих наложниц, которая уже была беременна от него[6].  В итоге Синдона обвинили в измене и ван был вынужден его казнить, а вскоре промонгольская партия извела и самого Конмина.

Династия оказывалась все больше зависимой от региональных военачальников, один из которых, Ли Сон Ге, пользовавшийся широкой популярностью за победы над японскими пиратами, сначала ликвидировал всех своих соперников и стал фактическим правителем страны, а потом сверг последнего корёсского вана и стал основателем новой династии Ли (1392-1910).

Окончательный приход к власти Ли Сон Ге был, кстати,   связан с весьма любопытными обстоятельствами. На тот момент Ли был выдающимся полководцем, но его основной оппонент, Чхве Ён, превосходил его и по возрасту, и по опыту, и по популярности. Однако, в 1388 г., когда минский Китай заявил претензии на северные территории Корё, Чхве отдал приказ о походе на Китай. Ли Сон Ге, который был его заместителем, был против, но был вынужден подчиниться приказу. По пути на Север солдаты терпели лишения, а агенты Ли Сон Ге активно разжигали в них мятежный дух. В результате армия так и не дошла до китайской границы, взбунтовалась и перешла под контроль Ли, который таким способом удачно разделался с основным противником.

Ли и его семья, активно потворствующая его замыслам, пыталась получить одобрение конфуцианских ученых на смену режима,- соглашались не все, и ученый Чон Мон Чжу, погибший за свою преданность династии Корё и убитый кувалдой на мосту Сончжук в Кэсоне по приказу сына Ли Сон Ге, стал символом несгибаемости, когда облек свой отказ в форму стихотворения:

Моё тело может умереть сотню раз,
Мои кости превратятся в пыль, а душа исчезнет.
Но моя непоколебимая преданность не умрет никогда.